Продолжительность: 38 мин.
Дата ТВ-эфира: 2006-09-17 14:15
К 100-летию со дня рождения Семена Кирсанова.
17 сентября телеканал "Культура" отмечает 100-летие со дня рождения русского поэта Семёна Кирсанова. В 14:15 в программе "Циркач стиха!", посвященной поэту, о нём будут вспоминать его сын - Владимир Кирсанов, художник Анатолий Брусиловский, поэт ЕвгенийЕвтушенко, режиссёр Марк Розовский, композитор Давид Тухманов, рассказывать сотрудники Литературного музея города Одессы Елена Яворская и Елена Каракина.
В начале 20-х годов в Одессе была столовая, называвшаяся "Рожь". Рожь - это "работа, отдых, жратва". Периодически там устраивали "похороны мещанства": неожиданно открывалась дверь, раздавалось церковное пение и несколько человек вносили гроб, в котором лежал какой-то человек и курил. Михаил Светлов, увидев эту сцену, достаточно громко сказал, что это левое искусство умирает. Дело было в том, что столовая принадлежала обществу "Юголеф" (Южный левый фронт искусств) и сцена, увиденная Светловым – творческая акция юголефовцев. У них был свой театр, художественный мастерские, своя печать, киоск, где продавали журналы и газеты "Юголефа". Это подражатели и последователи московского "ЛЕФа" Владимира Маяковского.
Кирсанов и "Юголеф" - неразрывно связаны, ибо Кирсанов - левый поэт, самый известный в Одессе. Он родился в этом городе 5 (18) сентября 1906 (по другим сведениям 1907) года в Одессе в семье портного. Учился в одесской гимназии, затем на филологическом факультете Одесского института народного образования. Печатался с 1922 в журнале "Юголеф" и был ответственным секретарем журнала. В 1924 познакомился с Владимиром Маяковским, стал его горячим последователем. А в 1926 году уехал в Москву.
"Юголеф" просуществовал в Одессе полтора года, потом все разъехались, кто-то уехал в столицу, как Кирсанов. В Москве он стал новым, "московским Кирсановым" и зажил совершенно другой, не похожей на одесскую, жизнью.
Режиссер Марк Розовский о Семёне Кирсанове:
Кирсанов принадлежал к тем поэтам, что были властителями дум в конце 20-х, в 30-е - 40-е годы. Потом началась, так сказать, советизация его творчества, он сам себя советизировал по примеру Маяковского, но это не означало, что он перестал быть мастером. Кирсанов оставался мастером всегда. Во-первых, он был абсолютный эстет. Он не был там, писателем-деревенщиком или поэтом-деревенщиком. Но он принадлежал к той культуре, которая считала изыск речи самым главным качеством литературы. В этом смысле он выросиз Серебряного века, из великой поэтической культуры Серебряного века.
Это всегда игровая поэтика, но это ведь присуще народной поэзии в ее самых исконных, самых глубинных формах. Все былины, все речевки, речения, плачи, все они построены на звукоречи. Поэтому кирсановская поэтика – это, прежде всего, звукоречь. Это театральность буквы.
Кирсанов это прекрасно умел чувствовать. Он вообще был очень жизнелюбив. Он был раблезианец, гурман, причем гурман фантастический. Я помню, как он приходил в ресторан Центрального дома литераторов. Там все боялись его посещений, потому что когда он, этотневысокого роста человек, в блестящем костюме с очень ярким красным галстуком появлялся в этом ресторане и смотрел, кто что ест, а потом требовал меню, потом шел на кухню и давал, как член правления ЦДЛ, указания повару. Это казалось смешным, но я помню, как все дрожали. И он был прав, потому что он всегда хотел, чтобы хороший вкус был во всем - и в сервировке, и в еде. Он был аристократ по-настоящему. Сначала мне казалось, что этот аристократизм носит какой-то провинциальный характер. Нет, нет, нет. Это было подлинное. Это было его Я.
Сегодня, наверное, нет по-настоящему серьезного поэта, поэта, который несет внутри себя поэтическую культуру, который бы не знал Кирсанова. Смешно, но если ты не знаешь Кирсанова, значит, ты себя обокрал.
Поэт Евгений Евтушенко:
Кирсанов очень любил помогать совсем юным поэтам. Что и произошло со мной. Именно Семён Исаакович дал мне без всяких разговоров и даже с радостью рекомендацию в Союз писателей, когда я писал плохие стихи. Но он меня не избаловывал комплиментами. Он мне сказал, что мои стихи плохие. Хотя подражал я кому? Самому Кирсанову. Я был потрясен его манерой чтения. Когда я его впервые услышал, Боже мой, какой это был фейерверк новых для меня рифм. Все, что он делал для молодых, это как бы его благодарность Маяковскому за то, что он вывел его когда-то на золотую арену цирка.
Стихи Кирсанова сразу узнаваемы. У него есть личное клеймо мастера. Поэт должен быть ремесленником очень хорошим. Ничего в этом деле, в этом слове, нет оскорбительного. Разумеется, есть еще и другие функции поэта, но первоначально поэт должен быть мастером своего дела. Кирсанов дал нам урок мастерства и такого незанудного, нескучного, веселого. Это было, я бы сказал, цирковое мастерство, вольтижировка, жонгляж высочайшего класса и он занимает свое уникальное место в русской поэзии, и занимать будет всегда. Он никогда не покинет страницы антологии русской поэзии.
Владимир Кирсанов, сын:
Друзей не было. Он попал в очень тяжелое время. Дело в том, что смерть Маяковского была для отца огромной трагедией, потому что он потерял в каком-то смысле ориентир в жизни, и все, что было вокруг, его не удовлетворяло. Второй его трагедией была смертьжены, которая и была тем дружеским центром, вокруг которого собирались тогдашние знаменитости: Кольцов, Ботвинник, Шмидт. Моя мать была человеком сильного характера, очень высоких представлений о совести и порядочности. Она, конечно, отца держала в рукахи направляла. После ее смерти он оказался в вакууме. В общем, единственными близкими людьми в то время оставались Николай Асеев и чета Брик. Поэтических единомышленников как бы не осталось, они исчезли.
Маяковский был его вождем, человеком, который приобщил его к поэзии, но сказать, что его поэтические пристрастия ограничивались Маяковским, это было бы очень неправильно. Пристрастия были очень широкие. Он переводил Гейне, Эдгара По. Причем, это не переводы, которые ему заказывались, а он переводил массу заказного - Неруду, Хикмета, Броневского.
Если вы возьмете поэтику Маяковского и поэтику Кирсанова, то вы увидите, что это разные вещи. Они строятся и лингвистически, и темпераментно, и смыслово на совершенно иной основе, и, по сути, имеют совершенно иные психологические основания. Он обожал Пастернака. Вот уж точно могу сказать, что впервые я услышал стихи Пастернака из уст своего отца.
В свое время отец эпатировал так же, как Маяковский. Он вообще был человеком очень эпатажным, он вызывающе одевался, очень дешево, но очень броско. Он был человеком, выступавшим против дорогих вещей, он не любил вообще никаких украшений. Моя мачеха страдала, что он ей не покупает вообще каких-то дорогих украшений, шуб, хотя человек он был довольно богатый. Вместо этого он купил ей машину. Эпатаж такого рода. С точки зрения тогдашней Москвы, когда все ходили в черном, мой папа, конечно, выглядел белой вороной, потому что он ходил в каком-нибудь пестреньком бобрике. Сейчас бы на это дело и внимания не обратили, а тогда все очень возмущались. Главный эпатаж, конечно, был творческий.
Он всегда, с младых ногтей знал, что его предназначение писать стихи. Нельзя сказать, чтобы он любил живопись, любил музыку или любил театр. Ничего этого он не любил. Он любил поэзию и все. Но любил самозабвенно. Хорошо ли это или плохо - это другой вопрос, но он для себя не мыслил ничего другого. В этом смысле он был человеком необычайно счастливым. Это его поддерживало и освещало ему жизнь в течение всего его жизненного срока. Талант, которым он обладал, ему заменял все. Он ему заменял ум, образование, любовь, способность водить машину, что угодно. Он был такой человек. В этом он был весь, ничего другого не было, ничего другого он не хотел.
При этом он был человеком очень честолюбивым, даже, может быть, тщеславным. Это естественно для человека, который является публичным поэтом, если можно так выразиться. Он хотел, так же как хотел этого Маяковский, чтобы его замечала власть. Все хотели этого, включая даже самых замечательных и любимых. И папа этого очень хотел, и поэтому он пытался, он старался. Он старался не просто угодить. Он точно так же как и Пастернак мог сказать:
И разве я не мерюсь пятилеткой,
Не падаю, не подымаюсь с ней?
Но как мне быть с моей грудною клеткой
И с тем, что всякой косности косней?
У папы не было этой косности. Наоборот, у него были представления о том, что надо стремиться к новым способам выражения чувств, к новым формам стиха, к новым формам общественных отношений. А признания не получал. Все время получал по носу. Я тут несколько стихотворений из никогда не опубликованных нашел. Стихотворение не бог весть что, но показывающее его действительное отношение в 50-е годы:
Пинаемый всеми и вся
Смешной как паяц на арене.
Надо сказать, что он придавал очень большое значение оформлению и сам зачастую свои книги оформлял. Последние его книги, он сам придумывал как их делать. Он неплохо рисовал. Не могу сказать, что он очень любил живопись. Он любил талантливых и в чем-то себя проявивших людей, обожал. Очень любил Колю Глазкова, который всегда приходил, Ксению Некрасову, привечал Женьку Евтушенко. Очень часто приходил ко мне, ему присылали стихи, - "Посмотри, какое замечательное стихотворение из Тамбова", - и читал кусками.Точно так же он относился и к художникам.
Кроме того, он был человек рукастый. Он был бы замечательным закройщиком, если бы не был бы поэтом.
К пожилому возрасту его представление о статусе собственности изменилось. В молодости он считал, что никакой собственности не нужно, за исключением квартиры, довольно, по нашему нынешнему мнению, бедно обставленной. Ему в свое время давали дачу в Переделкино, но он от нее отказался. Но когда он получил Сталинскую премию III степени, к которой так стремился, и получил какие-то деньги, он решил, что надо себе сделать дачу. Организовал кооператив в Пахре, стал его председателем и самый первый выстроил себедачу, затратив денег вдесятеро больше, чем все остальные, которые не спешили с этим строительством. Он был человеком вполне от мира сего и все доставал. Я помню, как они с академиком Виноградовым цемент где-то воровали, потом очень боялся, что его на этом деле прижмут, но не прижали.
Война для него началась трагически, потому что за несколько месяцев до войны он наконец-то женился. Женился на молодой очень красивой женщине. Они поехали в свадебное путешествие в Ригу, а тут началась война. Они стали возвращаться в Москву и взяли билеты на поезд. Они приехали в Москву, папа тут же, естественно, пошел на фронт. В 1941 году ему было 34 года. Его послали корреспондентом "Красной Звезды" в самые ужасные места - Новгород, Гомель. На эту тему он написал, на мой взгляд, совершенно замечательную поэму, которую он назвал "Эдем". Дело в том, что имя его новой жены было Раиса - Рая - Эдем.
Ираклий Андроников, вспоминая об отце, удивлялся разным его не поэтическим дарованиям, о том, как был поражен его наблюдательностью: "Я понял, почему без Кирсанова не обходится беседы с людьми разных специальностей, с людьми, которые приходят, чтобы поговорить с нами о выпускаемой ими продукции, собираются в этом зале. Он может рассказать вам про блюминг и про состав березового сока, про теорию относительности и про зеленые листы, про фотографирование двойных звезд и про электронные машины, про то, какварить кофе, и как сделать интересной жизнь нашего дома, как писать стихи и как их читать, как издавать книги, как строить радиопередачи, как строить дома, как обучать языкам, как сделать рентабельными посевы новой культуры, как изобразить человека, и кто его изображает плохо, а кто хорошо. Он мог бы быть критиком, драматургом, прозаиком, очеркистом, но он захотел остаться только поэтом". |
|
